• четверг, 28 Марта, 16:55
  • Baku Баку 16°C

Вечный вопрос

07 сентября 2019 | 10:00
Вечный вопрос

НА ЗЛОБУ ДНЯ
Представленная вниманию читателей статья Ахмед бека Агаева (Агаоглу) «Где же наша интеллигенция?» опубликована в №№259, 262 бакинской газеты «Каспiй» от 3 и 6 декабря 1903 года. О роли национальной интеллигенции в жизни общества, ее ответственности перед родным народом в поворотные моменты истории рассуждал он в аналогичных публикациях, таких как «Задачи нашей интеллигенции» («Каспiй», №№17,18, 19 от 21, 22, 23 января 1903 г.), «Роль интеллигентного мусульманина» (№ 87 от 15 апреля 1904 г.) и некоторых других.
Что привлекло мое внимание в столетней давности статье Ахмед бека - самого плодовитого автора дореволюционного «Каспiя»? Конечно, в первую очередь - ее удивительная созвучность с нашими днями, с современностью. С требованиями и задачами, поставленными перед национальной интеллигенцией тогда и сегодня. Как будто статья написана не в далеком 1903 году, а в наши дни. Те же претензии к интеллигенции, те же ожидания от нее… Азербайджанское общество и в начале ХХ века, и сейчас хотело и хочет видеть представителей интеллигенции в гуще общественной жизни, желало и желает найти в их лице выразителей, исполнителей своих мыслей и чаяний.
Поэтому вопрос «Где же наша интеллигенция?», как вечный зов народа, звучит во все времена злободневно и актуально.
Исходя из этого я решил в канун 150-летнего юбилея Ахмед бека Агаоглу представить вниманию читателей новой газеты «Каспiй» эту интересную и не теряющую своей актуальности статью со страниц старого «Каспiя».

Вилаят ГУЛИЕВ
Будапешт, август 2019 г.
Где же наша интеллигенция?
I

- Есть ли у вас, у мусульман, интеллигенция? - спросил меня во время беседы мой русский знакомый.
- Да! - ответил я. - В Баку и других городах вы найдете сейчас, не говоря уже о множестве народных учителей, немало мусульман с высшим образованием - докторов, адвокатов, инженеров.
- О ваших народных учителях я слышал кое-что, да и встречался с некоторыми из них кое-где. Я знаю, например, что некоторые из них серьезно работают и по мере сил стараются внедрять основы культурной жизни в народные массы. Но где же эти мусульмане с высшим образованием, эти доктора, адвокаты, инженеры и другие? Почему они не показываются, не проявляют себя? Ведь им бы скорее надлежало встать во главе культурного движения своего народа, направлять его, задавать ему тон и окраску! Но что-то о них совсем (ничего) не слышно. Почему это?
Вопросы эти своею неожиданностью озадачили меня. Где наша интеллигенция? - вот вопрос, на который нелегко ответить. Я лично, по крайней мере, не нашел что ответить ему и поник головою. Сказать, например, что они заняты только своими делами и из скромности сторонятся общественной жизни, не желая принимать в ней участия - это было бы прямо-таки плохой услугою для этой самой интеллигенции. Кроме того, я изобличил бы тогда самого себя в противоречии. Мой собеседник, человек тонкий, сейчас же поймал бы меня и сказал бы: «Как же вы называете интеллигентными людей, которые дальше своего ремесла ничего не хотят знать? Но является ли общественная (деятельность) условием интеллигентности? Разве можно быть интеллигентным вне общества? Какая же тогда разница между самыми обыкновенными ремесленниками и дипломированными интеллигентами? Да и к чему этот диплом, если он не может внушить тем, кто его имеет, известные чувства долга и определенные духовные и нравственные ценности, которые отличают интеллигентных людей от прочей массы?».
Повторяю, что все эти мысли пришли мне в голову сиюминутно, и, не желая, чтобы они возникли также у моего собеседника, я предпочел смолчать и опустить глаза.
Но мой собеседник, как замечено выше, был человек тонкий. Он понял причину моего молчания.
- Решительно не понимаю, - начал он снова. - Неужели интеллигентные люди мирятся (с положением вещей) и не страдают от всего того, что их окружает? Неужели все эти школы, науки, книги, университеты прошли мимо них, не возбудив в них новых чувств, новых потребностей?
- Позвольте! - попытался возразить я.
- Ничего не позволю! Я наперед знаю, что вы скажете. Вы скажете, что эти люди преданы своему делу, прекрасные работники в области своих профессий, что мысленно они живут современной культурой, много читают, интересуются науками. Все это так, но всего этого очень мало как для них самих, так и для родного им общества. Будем рассуждать логически и поступательно. Одно из двух: или пройденные университеты оставили на них свой след, выработали в них известные культурно-(просветительские) чувства, потребности, вкусы, инстинкты - или ничего этого не сделали.
На этом втором случае остановлюсь ненадолго; речь моя будет коротка, <…> (ибо) ни для меня, ни для вас, ни даже для того общества, из которого вышли такие «интеллигенты», они не представляют никакой положительной величины, между ними и самым простым ремесленником в общественном смысле нет никакой разницы; пожалуй, для общества простой ремесленник даже выгоднее, ибо как-никак он все-таки принимает участие в его жизни, вносит в нее свою лепту, тогда как ученый ремесленник, оторванный от него, хотя бы своею внешностью, является для него как бы не существующей величиной.
Перехожу теперь ко второму своему предположению. Если и в самом деле пройденные университеты оставили какую-нибудь печать на них, если они успели выработать в них известные культурные потребности, возвышенные вкусы и стремления, то отчего же они не страдают? Вас удивляет это слово? Напрасно! Да, при наличии всех этих условий люди эти должны были бы страдать, страдать ужасно, мучительно, как не страдает ни один мученик.
- Позвольте, они страдают и свои страдания не раз выражают и выражали.
- А вы позвольте мне не верить в искренность этих страданий. Настоящие страдания выражаются не в словах, а в поступках. Когда нас мучит голод или жажда, когда у нас режут какой-нибудь орган, когда на наших глазах пытают близкого или родного человека, согласитесь, что было бы смешно и даже глупо, если бы мы стали выражать свое страдание в тех или других патетических или сентиментальных фразах.
Вместо фраз в таких случаях мы (приступаем к действию и тем самым) прямо идем к цели - добываем хлеб, воду, защищаем любимого человека. Страдания души и сердца, по-моему, действуют еще сильнее, подталкивают страдающего непосредственно к цели. Невозможно, чтобы кто-нибудь страдал душою и сердцем всю жизнь, (выражая это) только одними фразами. Вот почему я не верю в существование страданий вашей интеллигенции. Если бы она страдала, то действовала бы, а если она не действует, то, следовательно, и не страдает.
А между тем сколько причин, сколько поводов для страданий! Душа и сердце болят всегда, когда их стремления, их потребности не удовлетворяются, когда они не достигают предметов своих вожделений. Скажите, пожалуйста, среда, в которой живут ваши интеллигентные люди, предоставляет ли хоть какое-нибудь поле для удовлетворения интеллигентного человека? Это глубокое, беспросветное невежество массы, неустройство семьи и общества, само по себе отсутствие всякой общественной жизни - может ли все это удовлетворить даже самого беспретенциозного интеллигентного человека? А если нет, то почему же ваши интеллигентные люди не борются с этими явлениями, не стараются переделать основы жизни сообразно своим вкусам и потребностям?
Они постоянно вращаются в такой среде, и мне кажется, что столкновения этих вкусов и потребностей с действительностью должны беспрерывно отзываться в их душах и сердцах ужасными болями.
Почему они молчат, бездействуют и не реагируют? Не прав ли я, думая, что самих этих вкусов и потребностей нет.
- Ну а если они бессильны?
- Что-о-о, бессильны? В чем? В борьбе с невежеством, с неустройством жизни?! Беру на себя смелость думать, что и это неправда. Сделали ли они хоть какую-нибудь попытку?

II

Мы продолжали с моим русским знакомым нашу беседу.
- Вы говорите, - начал он, - что ваша интеллигенция бессильна. Простите, я и этому не верю. Это просто удобная и дешевая драпировка, которой она прикрывает свою безжизненность, апатию и, не побоюсь этого слова, - малую интеллигентность. Прежде всего я уже a priori не могу допустить, чтобы свет, наука, знания были бессильны против мрака, невежества и предрассудков. Где бы они ни проявляли себя, везде побеждают, лишь бы служители были людьми убежденными, великодушными и немного самоотверженными, и служили бы им постоянно и неуклонно. Да, в одном лишь случае они беспомощны: это когда общество, уже пережившее и испытавшее все, начинает загнивать и разлагаться. Тогда уже не на чем сеять: почва истощена, души извращены, сердца изношены и чувства настолько изувечены, что ничто уже не отвратит их от постепенного скатывания по наклонной плоскости всеобщей дегенерации. Можно ли ваше мусульманское общество подвести к этому Рубикону?
Я русский, но я немного знаком с вашим народом, знаю его язык, его историю, его быт, нравы, обычаи. Этот народ не начал еще жить, он наивен как дитя, свеж как младенец. Проникните в ядро его, в деревню и даже в города. И потом, о бессилии можно говорить лишь после того как испытаешь свои силы, вступив в борьбу. Без борьбы не может быть и речи о бессилии. Только дряхлые старички да трусы могут отступать от нее, боясь заранее. Кто же из вас боролся? Кто хотел сеять и не смог? Кто ринулся в жизнь народную со светильником в руках и любовью на устах и не нашел в ней отзвука? Поверьте, сердце народное чутко, оно откликнулось бы, раскрылось бы перед вами. Но насколько мне известно, ваша интеллигенция до сих пор и палец о палец не ударила в этом направлении. Она эгоистично замкнулась в своем высокомерно-пренебрежительном отчуждении, далекая от жизни, далекая от масс.
- Говорят, что наши массы неподвижны по своей природе: они фанатичны и все равно будут глухи ко всем призывам интеллигенции.
- Ложь! Клевета! - воскликнул мой собеседник, необычайно воодушевившись. - Ложь, повторяю! Я знаю эти массы, долго жил среди них, и нигде толпа так не податлива, столь мало фанатична, как здесь. Судите сами: фанатизм может быть там, где существуют традиционные религиозные обряды, где есть организованное духовенство, где народ настолько свыкся с известными религиозными обычаями, что ни за что не хочет расстаться с ними. В деревнях же мусульманских и в городской массе ничего подобного не наблюдается.
Я всегда поражался той терпимости и сговорчивости, которой отличается мусульманин-простолюдин. Он готов всегда выслушать вас, о чем бы вы ни говорили, и его любознательность настолько свободна от всякой исключительности, что всегда склоняется к вашим убедительным доводам. Впрочем, не очевидно ли это из того простого факта, что всевозможные секты так легко находят среди них распространение? Посмотрите, за короткое время среди них распространились такие крайние учения, как бабизм, шейхизм и рукни-рабеизм; некоторые из этих учений совершенно отвергают даже догматы мусульманства. Поверьте, что среди грубых фанатиков, исключительных пиетистов подобные учения не нашли бы себе доступа. Их же успех доказывает не только слабое знакомство мусульман с их родным истинным учением, но и в целом их доступность, отзывчивость на новые влияния, отсутствие в них слепого фанатизма. Вашей интеллигенции можно было бы легко воспользоваться этими редкими качествами своего народа. Я ручаюсь, что их успехи были бы еще сильнее, еще интенсивнее, чем успехи фанатиков, распространяющих не подходящие для жизни и совершенно отсталые учения.
- Но каким же образом это сделать?
- Конечно, не сидя у себя дома и не ударяя себя в грудь. Возьмите хотя бы Баку. Здесь вы не встретите ее почти нигде. Все другие элементы живут, действуют, устраивают вечера, читают лекции, принимают участие в устройстве общедоступных народных развлечений. Одна только мусульманская интеллигенция отсутствует в этой общей жизни мусульманского города! Разве она не могла бы делать то же самое, что и другие? Ведь на все вечера, на все лекции стекались бы (люди), пожалуй, еще больше, еще охотнее, чем на другие. Нет, эту апатию, эту бездеятельность я объясняю - что вы там ни говорите - единственно малоинтеллигентностью ее. Это парадокс, но это так!..
Я опять поник головой, не имея чем оправдать себя, своих друзей и товарищей.
banner

Советуем почитать