В пространстве Слова

СОБЕСЕДНИК
В российском издательстве «Художественная литература» вышел в свет поэтический сборник переводов на русский язык стихов «яркого азербайджанского поэта-философа, поэта незаурядной мысли и феерического образа, соединившего в своем творчестве традиции древней тюркоязычной лирики с драматичными ритмами современной эпохи» - Чингиза Алиоглу.
В предисловии к сборнику, написанном Ровшаном Кафаровым, читаем: «Его стихи эмоционально цельны - как отцовская любовь, и лаконично-конкретны - как выстрел. И крепки - как крепко рукопожатие поэта. Ч.Алиоглу - поэт, наделенный необычайно чутким душевным аппаратом, улавливающим извне самомалейшие интонации, звуки и краски, и полифонически их воспроизводящим. Подлинно высокая поэзия - это в меньшей степени «техника», это - магия души, поэтому перевод такой магии возможен лишь для приобщенного к этой магии. Переводить Ч.Алиоглу невозможно, именно поэтому его нужно и должно переводить!».
…Поэт читает стихи негромким, но красивым, низким, но доверительно-выразительным голосом. В переливах его голоса, неторопливой манере чтения и потрясающе красноречивых и неожиданных паузах, которые говорят сердцу даже больше, чем слова, раскрывается не только широта его семидесятилетних исканий, философских дум и страданий. Мы слышим в его голосе точность и уверенность, надежность и подлинность творческих находок убеленного сединами мыслителя, мы поражаемся глубине открывшихся его поэтическому взору и всевидящему оку мудрых истин… и это незабываемо!
Предлагаем вниманию читателей газеты «Каспiй» беседу с заслуженным деятелем искусств АР, заслуженным работником культуры АР, поэтом Чингизом Алиоглу.
- Вас активно переводят на русский - надо полагать, что любовь к этому языку и творческие связи с Россией и сегодня не утратили для вас своей актуальности?
- Сызмальства читал книги русских писателей, и в этом немаловажную роль сыграл тот факт, что я рос под влиянием своего дяди, народного писателя Ильяса Эфендиева. Своеобразный культ книги и высокого слова окружал меня с самых ранних лет. У моего поколения, родившегося в военные годы, не было игрушек, вместо этого мы читали книги.
До сих пор храню полное собрание сочинений Шекспира издания конца XIX века. Когда впервые прочел на азербайджанском языке «Собаку Баскервилей» Конан Дойла, мне захотелось узнать о Шерлоке Холмсе побольше. В библиотеке оказалась другая книга этого автора - «Записки из серого дома», но на русском языке, я прочитал, но мало что понял, поскольку русский в школе нам преподавал учитель географии, освоивший худо-бедно язык Пушкина в окопах Великой Отечественной. Тогда я решил перечитать «Собаку Баскервилей» на азербайджанском, сопоставляя его с русским. Я был тогда в третьем классе. Потом азербайджанский перевод отложил в сторону и читал только по-русски. Через год я прочел на русском всего Жюля Верна, на героя которого я хотел быть похожим.
Так получилось, что несмотря на то, что получил образование инженера по автоматике и телемеханике, я ни дня не работал по этой специальности. Вся моя жизнь была связана с написанием книг и их изданием.
- Русский язык сыграл решающую роль в вашем становлении и формировании литературного вкуса и мировоззрения, а как же учеба в АЗИ?
- Я никогда не думал, что стану литератором, почему-то в детстве мечтал быть директором завода. Стихи я не писал вообще и не любил их читать, но учился хорошо. К моменту поступления в вуз я перечитал всю доступную в то время классическую русскую и мировую литературу на русском языке.
Помню, в восьмом классе, когда я писал сочинение, на мое плечо легла рука ныне покойного учителя Мирза муаллима, который учился с моим дядей Ильясом. Он сказал мне: когда станешь большим писателем, обязательно напиши в биографии, что твоим первым учителем литературы был Мирза муаллим, - что меня очень удивило. Когда я пришел домой, к своему стыду, я объявил маме и бабушке, что у Мирзы муаллима с головой не все в порядке. В 1996 году, когда вышла книга моей прозы и публицистической поэзии «Пуля в висок», я поместил в ней биографический очерк «Боль памяти», в котором упомянул об этом эпизоде, хотя не мне судить, насколько большим писателем я стал.
- Но сегодня вы работаете в сфере книгоиздания и на международном уровне?
- Так получилось, что все эти годы с самого первого дня членства нашей страны я входил в Межгосударственный совет стран СНГ по периодической печати, книгоизданию, книготорговле и полиграфии. В соответствии с уставом этого совета каждый член - представитель страны, входящей в совет, может возглавлять его в течение года. Но мне довелось руководить советом целых четыре года, а происходило это потому, что когда представляли списки на председательство, все члены совета, среди которых были министры и заместители министров из разных стран СНГ, выставляли мою кандидатуру.
- Как вы воспринимаете свои переводы, скажем, на русский язык?
- Я сотрудничаю с теми переводчиками, работа которых отвечает моим требованиям к художественному переводу. Бывает и так, что незнакомые мне авторы по своей инициативе находят и переводят мои книги. Вечер поэзии в Москве, на который я был приглашен, проводился в Московском доме национальностей, выступали знаменитые русские поэты - Евгений Рейн, Михаил Синельников, Виктор Гофман, Сергей Каратов, Александр Юдахин и другие поэты.
Вечер прошел очень тепло и интересно, на высокой поэтической ноте. Звучали стихи Наби Хазри, Балаша Азероглу в переводе московских поэтов, очень понравились переводы Синельникова из Хагани. Думаю, такие мероприятия станут началом новых тенденций между странами СНГ, возможно, и мы будем проводить подобные вечера с участием представителей поэзии народов мира.
- Бытует мнение среди литераторов, что хотя сегодня и облегчено издание любой книги любым автором, но сам литературный процесс находится в стагнации. Как человек, держащий руку на пульсе творческой жизни страны, стоящий на стыке веков и знающий все этапы и периоды развития национальной литературы, что вы думаете по этому поводу?
- Я далек от мысли, что литературный процесс у нас переживает период застоя. Скорее всего, так думают авторы, которые не вовлечены в этот процесс и пребывают в творческой изоляции. Авторы, которые выдавали достойные образцы прозы, поэзии и драматургии, в той или иной мере продолжают свою работу. Что касается псевдолитературы, то она всегда была и есть - разница лишь в том, что раньше она была скрыта от общества, а сегодня, в век демократизации книжного дела, любой может опубликовать свои сочинения. Выбор за самим читателем.
Однако вызывает опасение другое: псевдолитература удешевляет и притупляет литературный вкус читателей, хотя истинные знатоки и ценители всегда были, есть и будут, а в истории останутся настоящие образцы подлинной литературы. Я абсолютно этим не обеспокоен, считаю это нормальным явлением.
- Чингиз Алиоглу, перешагнувший свой семидесятилетний рубеж: какую книгу хочется перечитывать снова и снова, какое произведение всегда открывает новые горизонты видения, какой автор всегда актуален для вас?
- Например, «Дон Кихот» Сервантеса я перечитывал несколько раз, «Войну и мир» Льва Толстого - четырежды, причем в разные периоды своей жизни. Сейчас больше читаю научную литературу о естествознании, космосе, моя библиотека состоит большей частью из таких книг. Я принадлежу к типу людей, которые испытывают потребность постоянно изучать что-то новое. Меня бесконечно привлекает момент познания. Литературу я читаю выборочно, есть любимые авторы, хотя, признаюсь, новых авторов я читаю очень редко.
- Новых - означает молодых?
- Не только. Среди множества подаренных мне книг имеются такие, которые я читаю по диагонали, а есть такие, в которых несколько предложений дают мне ясную картину о произведении и авторе. Удивление от прочитанного испытываю все реже и реже, но оно, тем не менее, бывает.
- Поговорим о вашей переводческой деятельности: авторов и произведения выбираете сами или…
- Пару лет назад была выпущена антология мировой литературы в двух томах, изданная Министерством культуры и туризма АР и переведенная мною, куда входила и проза, и поэзия. Временные рамки произведений - VII-XXI века, географический же диапазон авторов - от Китая и Японии до Америки и Кубы. В общей сложности в антологии собраны произведения более 250 авторов, которых выбирал я сам.
Готовится к печати еще два тома переводов на азербайджанский язык, куда войдут Булат Окуджава, который, как ни странно, еще не переведен на наш язык. Подобно тому, как Анна Ахматова и Марина Цветаева впервые изданы в моем переводе, так и Окуджава впервые будет звучать на азербайджанском языке в переводе вашего покорного слуги.
- При столь плотном и насыщенном творческом графике, поездках и мероприятиях когда же Чингиз Алиоглу остается один на один с пером и бумагой и занимается творчеством?
- К вдохновению у меня свое отношение: есть моя работа, и я ее делаю, а с какой результативностью она завершается, зависит часто не от меня, а от того ритма, в который включаюсь, информационного поля, в котором я нахожусь на тот момент. Я ложусь спать не позднее 22.30, но просыпаюсь неизменно в три или четыре ночи и работаю до утра. Бывает и так, что пишу на ходу, на клочке бумаги, на улице или еще где-то. У болгарского академика Михаила Арнаудова есть прекрасная книга «Психология литературного творчества», которую я прочел лет 45 назад и почерпнул много ценного об этом роде человеческой деятельности.
Есть вещи, которые происходят за пределами воли самого автора. Я далек от мысли фетишировать работу поэта, но иногда ловлю себя на том, что никогда о написанном не думаю. Лично для меня есть некое пространство Слова, с которым связан каждый из пишущих собратьев. Некоторые пребывают в нем мимолетно, некоторые вообще в него не попадают, а есть такие, кто связан с ним постоянно. Лично я постоянно чувствую эту связь.
- Вы хотите сказать, что этот процесс не подчинен вашей воле и сознанию?
- Вольно или невольно, но со мной часто происходит такое: в любое время, даже во время беседы с кем-то неожиданно в мой мозг на большой скорости налетают какие-то слова, подобно ночному небу, по которому прокатился дождь комет или звезд. В такой момент мною овладевает непонятное беспокойство. Состояние это мне не нравится, потому что оно нарушает мой привычный ритм, я стараюсь как можно быстрее избавиться от него. Иногда мне это удается, а иногда к таким моментам относится то огромное количество стихов, которые… я не писал - каким-то образом ручка выводит на бумаге слова, они как-то связываются друг с другом, с очень небольшим моим участием, и возникает стихотворный текст. Затрудняюсь точно назвать этот процесс, я всего лишь констатирую факт происходящего.
- Перечитываете ли вы свои произведения и что испытываете при этом: погружаетесь в энергетику состояния, послужившего импульсом, или оцениваете с позиции читателя?
- Редко… Я не очень большой любитель возрождения эмоций, которые уже испытал, поскольку каждое стихотворение - это результат пережитого мною страдания, на которое я потратил достаточное количество душевной энергии. Заново окунаться в то внутреннее состояние я бы не желал, но такое происходит иногда - случайно или по необходимости.
Помню, как-то раз в машине я слушал песню и подумал про себя: наконец-то в песнях прозвучали стоящие слова! Но через минуту я услышал, что, оказывается, слова принадлежат… мне. Стихи начинают жить своей жизнью, и подчас интересно наблюдать за судьбой того или иного своего творения. Для меня написание стихов - один из способов изучения людей, ибо по их реакции и отношению к поэзии перед глазами раскрываются конкретные черты их характеров и свойства души.
Афет ИСЛАМ