Время неподвижно

СОБЕСЕДНИК
Рустам Бехруди родился 12 сентября 1957 года в г.Ордубаде. В его творчестве преобладают мотивы тюркизма и дервишеской философии. Автор сборников стихотворений «Запечатлейте в памяти», «Молитва шамана», «Здравствуй, виселица».
- В предисловии Мамеда Араза к вашей книге «Запечатлейте в памяти» написано: «Литературная молодежь, как правило, испытывает сильное влияние предшествующего литературного поколения. Основная отличительная особенность творчества Рустама - его стремление избежать этого влияния». Каким же образом вы защищались от влияния предшествующего вам литературного поколения?
- Взаимное влияние литературных поколений естественно и неизбежно. С другой стороны, мировоззрение каждого писателя или поэта формируется под чьим-то влиянием. На начальном этапе своего творчества я жил в горном селении Келеки, где был отрезан от остального мира. Номера журналов «Азербайджан» и «Улдуз» доходили туда спустя несколько месяцев после выхода. Здесь я был полностью защищен от любых влияний, и поэтому никто не оказал влияния на мое творчество. В то время моими любимыми поэтами были Бахтияр Вахабзаде и Мамед Араз. Однажды, читая их стихи, я почувствовал, что в них присутствует нечто, не удовлетворяющее меня, мои душевные запросы. С того времени стал сам писать стихи, и думаю, что получалось. Даже в стихах о тюркизме, написанных позже, включая известное стихотворение «Серый волк», трудно найти параллели с другими поэтами. Напротив, очень многие сочиняли стихи о тюркизме под влиянием моих стихотворений. У меня есть, безусловно, любимые поэты в других странах - Роберт Бернс, Артур Рембо, но под их творческим влиянием я не оказывался.
- В статье Тофика Гаджиева о вашей книге «Дьявол прекраснее ангела» ваше творчество характеризуется так: «Никто после книги о Деде Горгуде не превращал нашу этническую историю в предмет художественного рассмотрения с такой широтой и активностью». Итак, в то время как ваши сверстники сочиняли лирические стихи, вы писали стихи о тюркизме…
- Поэты не влюбляются по-настоящему. Влюбленный поэт не может сочинять о любви. Любовь, которая выражается строфами, - не любовь. Любовь - категория такого масштаба, что очень трудно поддается словесному выражению. Я в то время не писал о любви, я ее испытывал. Стихи же на тему тюркизма у меня шли изнутри, в них есть такие моменты, которые писались как бы подсознательно. И потом, я не сочинял стихи о любви потому, что меня больше волновала судьба народа, чем собственная.
- Какая была реакция на ваши стихи о тюркизме?
- Меня трижды арестовывали. Везиров разорвал мою книгу «Молитва шамана» и стал швырять в лицо по странице, обвинял меня в том, что в стихотворении «Отцовский язык» я вывел его образ, хотя это стихотворение было написано очень давно. Я никогда не садился за хулиганство. Всегда страдал за то, что говорил правду.
- Я помню, в том стихотворении затрагивается проблема смешанных семей, в которых отец азербайджанец, а дети забывают свой язык. Там содержится призыв к детям говорить на родном языке.
- Когда я писал это стихотворение, не знал, что у Везирова жена неазербайджанка. «Молитва шамана» была запрещена, но в Турции ее издали. И в связи с этим у меня были неприятности - мол, зачем издал книгу в Турции?
- Чем продиктован вывод о том, что «у нас даже подхалимство дискредитировано»?
- Как-то я спросил у одного известного человека, где он работает. Сказал, что на прежнем месте. Я заметил: «Во всем Азербайджане не сыскать такого подхалима, как же тебе до сих пор не дали должность?» На что последовал весьма интересный ответ: мол, нынче столько профессиональных подхалимов развелось, что любителям рядом с ними делать нечего. Тогда я и сказал, что у нас даже подхалимаж умудрились дискредитировать. То же самое произошло в литературе: пара подхалимов подольстились и чего-то достигли, а потом этот способ хотели использовать другие, но уже безуспешно. Теперь ситуация несколько другая. Если лет двадцать назад пятеро, десятеро могли жить с подхалимажа, то теперь не получается, потому что эту «нишу» заполонили бесчисленные искатели-соискатели.
- В своих стихах вы пишете «добро пожаловать» смерти. Неужели не страшно?
- Когда писал эти стихи, страшно не было. Страшно стало, когда я в последние годы стал болеть и почувствовал близость смерти. Боюсь, что умру и не смогу узнать, каков будет мир дальше. Есть известный афоризм: смерть не страшна, ибо, когда она придет, нас уже не будет. Но я считаю, что существует некий миг, когда жизнь и смерть соприкасаются. В последнее время я стал больше ощущать смерть. В настоящее время пишу автобиографическое произведение, которое начинается примерно так: я уже слышу поступь смерти, и поэтому начал писать эту книгу. По-моему, смерти боятся все.
- Поэзия имеет ту особенность, что в какой-то момент поэт начинает повторяться. Происходит ли такое с вами?
- В первое десятилетие творчества я сочинял стихи главным образом на тему тюркизма. В последнее время мое творчество приобрело больше философский характер. Но я не повторялся. Когда поэт начинает повторяться, он умирает. Или пиши новое, или не пиши совсем.
- В одном из интервью вы сказали: «Все хотят всего, а я ничего». Что вы имели в виду под этим «ничего»?
- В этом «ничего» нечто кроется. Каждый понимает свободу по-своему, для меня она заключена в душе человека. До сих пор ученые, философы, поэты рассказывали человеку о земле, небесах, религии, боге, но о человеке - почти ничего. В результате литература превратилась в некое подражание религии и философии. Обратите внимание - у наших писателей между произведениями и образом жизни существует несоответствие. Многие продались, а потом уже ничего не создали. Мои желания не связаны с меркантильными статьями, я хотел только свободы. Именно эта свобода была для меня «ничто», но это для меня и величайшее достояние. Внутри меня границ нет. Порой забываюсь и начинаю безумствовать. Во всяком случае, всю жизнь я прожил так, как хотел, хотя, может быть, и не самым правильным образом.
- Интересны ли вам мнения других о ваших стихах?
- В молодости я интересовался этим, потом перестал. Причем критикующих меня почти не было, а все хвалили. Не знаю почему. Многие говорили, что Рустам Бехруди - великий поэт, но пока никто не пояснил, почему он так считает.
- Сумели ли ваши стихи на тему тюркизма проникнуть во внутренний мир читателей?
- Я никогда не относился к литературе как средству воспитания. Если кто-то черпает нечто из прочитанного, это его личное дело. Я лишь выплескивал на бумагу свое нутро. Литература исполняла функцию управления обществом при Советах, теперь это просто искусство. Мандельштам сказал: «В СССР слово ценится выше, чем где-либо». На вопрос же, почему он так думает, ответил, что у нас за сказанное слово человека расстреливают, сажают, увольняют с работы. Литература - эхо души, эхо от удара словом о душу. Если в Иране сотни людей, придя в крепость Бабека со свечами в руках, читают мои стихи, то это значит, что мое слово проникло кому-то в душу.
- Почему азербайджанские писатели приходят в литературу без ясной концепции и не в качестве представителя какого-то «изма»?
- Сегодня многие относятся к литературе как к видимости. Талантливая молодежь есть, но свой талант она расходует на быструю славу. Поэтому высоких целей она перед собой не ставит. Сегодня в литературу приходят, ругая Анара, нападая на Рамиза Ровшана. Это как лай собаки на луну.
- До каких пор талант может защищать поэта?
- Талант не может защищать поэта, но может навлечь на него тысячу бед. Стихи каждого талантливого поэта - это объявление о смерти, вывешенное у него над головой.
- Армянка Шагинян по прозвищу «Штучка», встретив на Невском проспекте Анну Ахматову, не поздоровалась, а с ехидцей проговорила: «Оказывается, ты поэтесса, так как мы много ломаем голову над запретом того, что ты написала». Случалось ли вам подвергаться нападкам за талант?
- Случалось. Прочтя мои стихи, говорили, что стихи хороши, но напечатать не можем. Спустя время я опубликовал эти стихи. Иногда мне кажется, что время неподвижно, а человек проходит внутри его. Почему ожидать чего-то от этих проходящих людей не приходится.
Фарид ГУСЕЙН