Кардиограмма Натика Расулзаде

РЕЦЕНЗИЯ
По-видимому, для каждого человека, особенно творческого, наступает пора, когда ему хочется замедлить шаг, оглянуться назад и немного поностальгировать - по детству и юности, по молодым родителям, по себе, любимому, тогда еще тоже молодому, полному радужных надежд и наполеоновских планов. Если такая пора наступает для писателя, на свет появляется повесть или даже роман мемуарно-биографического жанра.
Бытует мнение, что к мемуарам не стоит относиться слишком строго, во всяком случае, как к объективному историческому документу. Одни литераторы склонны к приукрашиванию собственной биографии и, напротив, чересчур затеняют портреты современников, особенно своих недоброжелателей. Другие неточны в датах, путают имена и фамилии. Все это, конечно, верно, однако ни один другой жанр не расскажет вам так много и так полнокровно о том или ином времени, о среде, нравах и поведении людей, населявших то время, как произведение мемуарного жанра. Правда, с одним условием: если автор, во-первых, талантлив и, во-вторых, искренен в своих оценках и суждениях.
До сих пор наш маститый азербайджанский прозаик обращался к самым различным жанрам - рассказ, повесть, роман, криминальные драмы, пьесы, сценарии. Из-под его пера выходили произведения строго реалистические или с элементами фантастики, сюрреализма, гротеска, даже сатиры. Для Натика Расулзаде хороши все жанры, кроме скучного, причем выбор ему диктует само произведение, над которым он в данный момент работает. Натик не из тех писателей, которые заранее досконально разрабатывают сюжет, сколачивают каркас, моделируют этажи, а затем в процессе работы дополняют его интересными интерьерами и деталями. Натик порой и сам не знает, как поведет себя его герой (герои), останется он жить, или автору придется завершить его земное существование, кто из новых персонажей появится на страницах и вообще чем закончится новое литературное детище. Натик, как мне кажется, в этом плане очень счастливый человек, ибо сполна познал и радости, и муки творчества, ибо в писательстве его вел не холодный разум, а «чувство и учащенное биение сердца», а рукой его «от начала до конца водило вдохновение».
И вот перед нами новая книга автора (вернее, ее журнальный вариант) под названием «Гольфстрим». Еще интереснее обозначенный в подзаголовке жанр: «Роман-кардиограмма». В последние десятилетия жанр романа претерпел значительные видоизменения и видосмешения, его границы необычайно раздвинулись, органично вобрав в себя элементы других жанров и стилей. Вспомним роман Камала Абдуллы «Неполная рукопись», который я бы назвала «романом-мистификацией». Или новое произведение Анара «Амулет от сглаза», написанное, на мой взгляд, в жанре притчи с элементами философского трактата (его, кстати, блестяще перевел на русский язык именно Натик Расулзаде). Данное смешение жанров в одном произведении считаю оправданным и актуальным. В свое время, пытаясь обозначить жанр своих биографических книг о Гейдаре Алиеве, я назвала их «романом-исследованием».
И вот теперь роман Натика Расулзаде «Гольфстрим», роман-кардиограмма. По-моему, такого жанра в истории азербайджанской (а может, и мировой) литературы еще не было. Если я не права, читатель меня поправит.
Данный подзаголовок ко многому обязывает. Потому что если это кардиограмма, то она должна быть: а) объективна б) сделана на высоком профессиональном уровне и в) отражать реальное положение вещей. Справился ли Натик с этой задачей? Думаю, что справился. Хотя в романе сосуществуют, не всегда пересекаясь, два пласта, две параллельные линии - мир детства и мир творчества. Боюсь, что мир творческих исканий Натика Расулзаде, его, так сказать, сокровенная «кухня», куда он допускает читателей, не всем и не всегда будет интересна. Эти куски в романе будут более притягательны его собратьям по перу, в особенности молодым литераторам, недавно пустившимся в свободное плавание по безбрежному океану литературы. Массовому читателю, опять же на мой взгляд, придутся по душе те части «Гольфстрима», где Натик вспоминает эпизоды из своего послевоенного детства - с разбитыми коленками, уличными баталиями, первой любовью и первыми детскими страхами. В свое время я прочла немало мемуарной литературы о детстве и юности - и наших, и зарубежных авторов. Думаю, что воспоминания Натика Расулзаде выгодно отличаются предельной искренностью, отсутствием глянца - будь то в описании характеров и портретов самых близких людей или в изображении собственных фобий. Читая страницы, где Натик описывает свои детские страхи, я вспоминала собственные фобии, где также присутствовал страх смерти, например, необъяснимый ужас от мысли, что самый любимый человек на свете, без которого ты, кажется, и физически существовать не сможешь (для меня это была моя мать), когда-нибудь умрет. И ты встаешь ночами, подходишь к постели матери и прислушиваешься, дышит ли она, не умерла ли… А приступы такой же необъяснимой агрессии и даже ненависти к окружающим в подростковом периоде? Когда кажется, что тебя никто в целом свете не понимает, что все вокруг лживые, двуличные, говорят одно, а делают совершенно другое (так называемый юношеский максимализм, который, к счастью, проходит с годами). И потому ты замыкаешься, уходишь в созданный тобою мир, населенный в основном литературными персонажами (во времена мои и Натика отдушиной подросткам служили книги, сейчас они уходят в виртуальную реальность интернета). Натик вспоминает, как «в детстве, играя в свои одинокие игры, куда я никого не впускал, я разговаривал сам с собой, создавая свой мир фантазии, недоступный и непонятный взрослым». Наверное, многие из нас, те, кто родом из детства, могли бы сказать о себе то же самое...
Конечно, детская, юношеская пора у всех бывает разной. У одних она более счастливая, у других омрачена какими-то тяжелыми обстоятельствами - нищетой, алкоголизмом одного из родителей, или ранней смертью кого-то из близких. И все же это «прекрасное далеко» всеми нами вспоминается с одинаковым чувством ностальгии. По словам автора, это тот самый Гольфстрим, то «теплое течение в буднях твоей жизни», которое «с возрастом иссякает или смешивается с холодным, но которое так важно сохранить первозданно теплым».
Судя по натиковской кардиограмме, ему свой Гольфстрим в душе удалось сохранить в первозданном виде. И это удача для творческого человека, ибо практически все сюжеты и все фобии, гениальное воплощенные в мировых бестселлерах, их авторы черпают из впечатлений детства.
Что касается «творческой» части романа, то и здесь Натик предельно, порой запредельно откровенен в своих размышлениях о профессии писателя, о специфике своего труда, о том, каким образом и в каких муках рождается то или иное его детище, откуда, из каких снов, из каких закоулков памяти и жизненных впечатлений рождается тот или иной персонаж, та или иная сцена. Конечно, опыт каждого писателя уникален и неповторим: один пишет, исключительно повинуясь вдохновению, и может месяцами плевать в потолок, пока это самое вдохновение его не настигнет, другой встает в пять утра и методично пишет свои ежедневные 5-6 страниц, третий просиживает у письменного стола до потери сознания, по 24 часа в сутки. И, наверное, размышления Натика о творческом процессе, о секретах творческой лаборатории кому-то и могут пригодиться. Однако он сам же и признается, что все это формальная, техническая сторона дела, однако «как можно научить магии, как можно научить другого человека ворожить и делать то, что дал тебе Господь, что вложил в душу твою. Если бы нужно было, Бог вложил бы в душу и того человека, которому ты хочешь помочь советом, но помогаешь только создать бескрылое произведение».
Абсолютно согласна с Натиком и потому совершенно не согласна с другим его утверждением - о том, что литература, дескать, открыта для всех, потому что мы с детства окружены словами и желающий посвятить себя писательскому ремеслу должен «просто правильно выбирать из массы слов нужные, в точности соответствующие его мыслям и чувствам…». Казалось бы, так просто и в то же время так недостижимо сложно. Кстати, эта кажущаяся легкость и доступность ремесла открыла двери в литературу огромному количеству графоманов. И сегодня в эти широко распахнутые двери ринулся огромный серый поток бездарностей.
К счастью, автор романа «Гольфстрим» не из их числа. Профессия писателя для него не просто ремесло. Это его призвание и образ жизни, это его счастье и его боль, слаще которой для Натика Расулзаде нет ничего на целом свете.
Я поздравляю друга и коллегу с несомненной удачей и желаю, чтобы его творческие муки длились как можно дольше. Ибо в результате на свет появляются красивые и, главное, талантливые дети, которым, хочется верить, суждена долгая жизнь в искусстве.
Эльмира АХУНДОВА