Имя твое в тихом шелесте слышно…

ПРОЗА
Страдая от бессонницы, поэт бесшумно вышел на обращенный к морю балкон. Город спал, утомленный дневным переполохом. Лишь волны бились о берег. В воздухе пахло инеем Воздух заиндевел. Сияющие звезды глядели с холодного небосклона на спящую землю.
Поэт размял в руке папиросу «Казбек» и несколько раз постучал ею о коробку. Прикурил, загородив ладонью пламя зажженной спички. В голове витали разные мысли, не знал, на чем сосредоточиться. Сидя в покрытом ковриком кресле, предался размышлениям. Что делать? Писать стихи, думать о депутатских заботах, оказывать помощь молодым писателям, работать над новой пьесой? Однако в этот день с утра он вспоминал своего друга Александра Фадеева. В полдень долго думал, прежде чем написать ему поздравительную телеграмму. Раньше он не испытывал с этим никаких проблем. Чтобы не мешал свет, прикрыл глаза и, откинувшись на спинку кресла, вспомнил о событиях предвоенных лет.
…В декабре 1940 года в Москву съехались члены комитета по празднованию юбилеев Низами и Навои. Шли жаркие дебаты о принадлежности Н.Гянджеви к тому или иному народу. Александр Фадеев сидел недалеко от Самеда Вургуна и изредка подавал ему знаки о бессмысленности этих дискуссий. Самед Вургун молча отвечал улыбкой на улыбку. По мере выступлений в зале воцарилась напряженность. Самед Вургун сидел, не испытывая никакого волнения. Казалось, он не был готов противостоять выступлениям словоохотливых ораторов.
Вдруг Александр Фадеев встал и попросил слова. Торопливо и нервно приблизился к трибуне, несколько раз кашлянул. Пригладил светлые волосы, ниспадавшие на лоб.
- Товарищи, - сказал он, - я внимательно выслушал всех вас. Некоторые приводят необоснованные доводы, потому я решил выступить. На мой взгляд, турки, персы, афганцы ошибаются, считая Низами своим поэтом. Конечно, есть у нас В.Е.Бертельс, А.Ю.Крымский и другие низамиведы, которые могут подтвердить мои слова. Хочу сказать, что Низами не тюрок, не перс, не афганец. Низами Гянджеви - русский, великий сын русского народа…
В зале повисло недоумение. Все с удивлением взирали на оратора. Фадеев тоже молчал, смеялись только его глаза. Он внимательно оглядывал собравшихся, наблюдая воздействие своих слов.
Первым нарушил молчание Берды Кербабаев. Еле сдерживая себя, он проговорил:
- Совершенно верно, Александр Александрович, я полностью согласен с вами.
Принявшие это за шутку тихо посмеивались. Фадеев протянул вперед руку:
- Подождите, товарищи, я еще не закончил. Я хочу напомнить вам место из книги, которую в 1912 году опубликовал знаменитый академик Агафангел Крымский:
«Нельзя подвергать сомнению то обстоятельство, что Низами - азербайджанский поэт и у его народа есть право им гордиться». Он крепко оперся на трибуну:
- Вспомнил об одном факте, приключившемся в прошлом веке. После заключения Туркманчайского договора Александр Грибоедов и Аббасгулу Ага Бакиханов прогуливались по городу Казвин и остановились возле землекопа, исполнявшего какую-то заунывную песню. Грибоедов попросил узнать имя землекопа и разъяснить смысл песни. Аббасгулу Ага выполнил его просьбу. Землекопа звали Фархад. Грибоедов усмехнулся и сказал, что, выходит, созданный великим Низами образ Фархада характерен для всего азербайджанского народа!
Товарищи, утверждающие, что Низами принадлежит другой нации, есть ли у вас совесть? Вы хотя бы обратите внимание на его имя и псевдоним: Низами Гянджеви. Скажите, есть ли на земле второй город под названием Гянджа? В Иране или в Турции. Конечно, нет. Задаю вопрос: где находится город Гянджа? Отвечаю: в Азербайджане, на берегу пленительного озера Гейгель. Значит, Низами - азербайджанец. Зачем персу, турку брать псевдоним Гянджеви?
Несчастье состоит в том, что азербайджанский народ до последнего времени не знал своего Низами. Лишь сейчас, изучая исторические материалы, узнаем, что Низами знали его современники, самые прогрессивные люди мира того периода. Однако их было не много. Только в советский период Низами стал культурным достоянием азербайджанского народа, а также братских советских народов и всего мира.
Раздались аплодисменты. На том и завершилась затянувшаяся дискуссия. Когда Самед Вургун приблизился к трибуне, все думали, что и он станет подтверждать принадлежность Низами азербайджанскому народу. Но Самед Вургун даже не коснулся этой темы: говорил о делах, связанных с переводом и изданием произведений обоих поэтов. Товарищи по перу и взыскательные московские читатели были восхищены мудростью Самеда Вургуна…
Спустя семь месяцев началась война. Пришлось на время забыть о прежних планах. Перед лицом неминуемой угрозы для страны и стар и млад взялись за оружие. Друзья теперь встречались в Москве или на огненных полях многочисленных фронтов. Александр Фадеев всегда в шутку говорил:
- Так и не справили мы юбилей деда нашего, Самед. Ничего, вот скоро закончится война и тогда как следует проведем юбилейные торжества. На этот раз первым выступлю сам и не позволю никому говорить лишнее. Спасибо нашим друзьям - Николаю Тихонову и Иосифу Орбели. Они провели в Ленинграде вечер Низами. Тихонов выступил с великолепным докладом.
- Я не знал об этом, Саша. При встрече непременно обниму и поблагодарю Николая.
- А почему ты? Я обниму и расцелую Николая. Это мое дело. Я остаюсь верен своему слову: Низами - мой дед.
- Тогда оба расцелуем Николая…
Спустя 1418 дней враг был уничтожен в его логове. Перенесший неимоверные страдания, советский народ принялся за восстановление разоренных городов и сел.
22 сентября 1947 года для проведения юбилея Низами во главе с Александром Фадеевым в Баку приехали самые известные в стране писатели, поэты, исследователи творчества великого поэта.
Солнечная азербайджанская земля впервые после страшной войны проводила большое праздничное мероприятие. Сверкали огни на здании Академии наук Азербайджана. В зале, что называется, яблоку негде было упасть. В состав президиума были избраны первый секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев, Христо Радаевский, югославский поэт Иво Андрич, Самед Вургун, Мирза Ибрагимов, Владимир Александрович Гордлевский и другие.
Вступительное слово произнес А.Фадеев:
- Великий гений азербайджанского народа Низами - наш гений, гений советских и других народов. Низами восстает из могилы, чтобы вместе с нами строить социалистическую культуру, - оратор украдкой посмотрел на Самеда.
Его друг выглядел очень довольным. Фадееву казалось, что Самед находится на собственном юбилее. Над всеми возвышался портрет великого поэта в золотом обрамлении. Создавалось впечатление, что великий Низами из глубины веков обращается к своему народу:
О, друг стихов моих, чрез век спроси у них:
«Где Низами?» - «Он здесь», - ответит каждый стих.
Через 11 месяцев - 21 августа 1948 года - советская делегация во главе с Александром Фадеевым прибыла в польский город Вроцлав для участия в работе Всемирного конгресса деятелей культуры, выступающих за мир. Среди членов делегации был и Самед Вургун.
Последнее заседание прошло в полдень. Разбившись на небольшие группы, делегаты обменивались мнениями, кое-кто отправился в гостиницу, чтобы подготовиться к предстоящему отъезду. Фадеев не мог отыскать Самеда. О его местонахождении никто не знал. Вдруг вспомнил, что последние два вечера он поздно возвращался в гостиницу. По словам Самеда, его погибший на фронте друг Ислам последнее письмо родным отправил именно из этого города. По информации из Центрального военного архива Министерства обороны, он был похоронен на братском кладбище Вроцлава. Самед, видимо, вновь отправился на место захоронения в поисках могилы друга.
- Пойдем, я знаю, где найти Самеда, - сказал Фадеев Мирзо Турсунзаде.
В жаркий августовский день Самед Вургун посещает кладбище, его белая рубашка насквозь пропиталась потом. Заносит в записную книжку имена соотечественников, покоящихся на этом огромном кладбище: Исфендияр, Мамед, Керим, Шамиль, Гусейн… Он внимательно читает надписи на каждом надгробии, но не может найти такого нужного ему имени - Ислам. В сердце поэта вздымается неизбывная тоска. Поэт с почтением склоняет голову перед каждой могилой, погружается в раздумья. Печаль и грусть волнами прокатываются по его душе. Перед глазами оживают тоскливые лица стольких матерей, жен, невест… Из-за пестрого цветника в человеческий рост неожиданно выходит А.Фадеев.
- Самед, мы давно уже ищем в другом месте, - громко сказал он. - Кажется, нашли. Фамилия его Мамедов?
- Да, Мамедов Ислам Акпер оглу… Не кричи так, Саша, по нашим обычаям запрещается громко говорить на кладбище…
- Возле того высокого памятника, - уже тише сказал Фадеев и потянул Самеда на восточную окраину кладбища.
Держа в руке букет цветов, Мирзо подтвердил его слова. Лицо его выглядело обескураженным:
- Самед, - с трудом выговорил он. - В таких местах я плохо себя чувствую. А ты уже три дня ходишь по этому бескрайнему кладбищу.
- И на меня это очень плохо влияет. Что делать, Мирзо? В таком месте надо быть хладнокровным. К тому же, если бы ты знал Ислама, то пешком преодолел бы землю с востока на запад. Ислам был необыкновенным парнем. Я никогда не забуду его. Три дня я здесь, и он каждую ночь снится мне.
Пройдя мимо величественного памятника, А.Фадеев остановился. Крепко сжимая в руках кепку, он указал на одну из могил. Дрожащим голосом спросил:
- Посмотри, Самед, здесь?..
Александр Фадеев радовался, что положил конец мытарствам дорогого друга.
Прочитав слово «Ислам» на белом мраморе, Самед Вургун застыл на месте. Повторяя имя друга, вдруг зарыдал, крепко обнял холодный камень. Дрожащей рукой погладил надпись. Протер красную пятиконечную звезду на надгробном камне. На могиле золотыми буквами было выбито: «Гвардии майор Мамедов Ислам Акпер оглу. 1909-1945».
- Это твой родственник, Самед? - спросил стоявший под раскидистой ивой Мирзо Турсунзаде.
- Нет, Мирзо, - сипло ответил Самед Вургун. - Он даже не из нашего Газаха, родом из Кюрдамира. До войны работал у нас секретарем райкома партии. В те годы я был прикреплен к хлопковым делам. Вместе обходили поля, на пастбищах встречались с пастухами. С тех пор и подружились. Наверное, такой привязанности, как у нас, не было даже у братьев.
Спустя минуту Самед добавил:
- Ислам не получил высшего образования. Из рядового колхозника до секретаря райкома его вознесли умение, деловитость, а самое главное - организаторские способности. За несколько месяцев до войны его отправили в Харьков на курсы русского языка. Как-то он позвонил и сказал, что завершил учебу, купил билет на самолет и скоро вернется в Баку. Поехал встречать, но - увы… На следующий день получил от него телеграмму. Ислам писал, что здесь сильнейший снегопад, ожидается метель. Я немного задержусь…
Вначале я ничего не понял. Неужели 21 июня на Харьков обрушился снегопад? - спрашивал сам себя. Оказывается…
- Он, наверное, предрекал начало войны, - сказал Фадеев. - Ты же говоришь, у него не было высшего образования…
- Нет, Саша, дальновидность не определяется уровнем грамотности. У него не было высшего образования, но Ислам обладал удивительным чувством восприятия, недюжинным умом. Тяжелое положение семьи заставило его рано начать трудиться.
- Поэт замолчал, вытащил из кармана папиросу. Прикурил ее от огня еще не потухшей папиросы в зубах. - Из райкома Ислам отправился на передовую. Писал письма, сообщал, что является политруком батальона, рассказывал о том, как его бойцы уничтожают взбесившихся фашистских собак. Сильно тосковал по детям…
- Сколько у него детей?
- Три красавца-сына. Одного из них я назвал Видади. Жаль, нет у меня его фотографии, показал бы вам, какой он красавец, каких сыновей рождают наши матери. Походка, осанка… Да что тут говорить:
Стройный как тополь и широкогрудый,
Черноволосый, с глазами как звезды,
Он на полях появлялся повсюду,
И на рассвете, и вечером поздно.
- Да, безжалостная война поглотила многих наших храбрых сыновей,- с сожалением сказал Фадеев. - Что поделаешь, видать, на роду ему так было написано. Обратите внимание на дату - 8 мая, 1945 год. Он погиб за день до Дня Победы.
Невдалеке девушки поливали цветы, парни по указанию пожилого садовника сажали деревья. Трое друзей сидели, склонив головы, курили одну папиросу за другой. Мирзо и Самед даже не заметили, как отлучился Фадеев. Вернулся он через несколько минут с тремя саженцами и лопатой.
- Самед, - сказал Фадеев, - вставайте, посадим каждый по дереву в память об азербайджанце, гвардии майоре Исламе Акпер оглу Мамедове, героически погибшем на берегах Одера. Ислам Мамедов прошел на фронте сквозь огонь и пламя, чтобы мы после вихревой зимы дожили до прекрасной весны. Пусть под тенью этих раскидистых деревьев упокоится его душа. Эй, смельчак, дошедший от берегов Куры неукротимой до Одера, потомок Бабека, Кероглу, мудрого Низами, пусть пухом будет тебе земля за проявленный героизм!
Фадеев волновался, голос его дрожал, тряслись руки и ноги. Трое мужчин посадили три платана. Самед Вургун выпрямил спину, глубоко вздохнул. Положил руку на плечо друга, тихо произнес.
- Большое спасибо тебе, Саша, на чужбине не может быть большего почтения Исламу.
Саженцы те, что деревьями стали,
Вместе с тобою мы недавно сажали.
Славно шумят они зеленью пышной,
Имя твое в тихом шелесте слышно…
Будет весна: все поборники мира,
Радость всесветной победы изведав,
Грянут хвалу в честь бойцов, командиров,
Ратников правды, таких как Мамедов.
С того времени дружба Самеда Вургуна и Александра Фадеева стала крепче. О великом поэте много было сказано и написано, но все это, без преувеличения, тонет в одном предложении А.Фадеева: «Друзья, самое великое счастье в том, что есть на свете Самед Вургун!».
Эти две яркие личности до последнего дня думали о развитии советской поэзии. Это подтверждается письмом, которое Фадеев написал Самеду Вургуну за день до своей кончины 12 мая 1956 года:
«Дорогой мой друг Самед Вургун!
Приветствую твой большой, мудрый, оптимистический талант, дарованный родным народом. Талант, который всецело служит ему. Ты - достойный продолжатель поэтических традиций, развивавшихся веками у народов Востока, связавший их с русской реалистической поэзией. Твое творчество, обогащенное общечеловеческими идеалами нашего века, стало новым словом в развитии поэзии.
Горжусь многолетней дружбой с тобой, считаю себя счастливым. В канун твоего 50-летия передаю свой братский привет. Желаю тебе крепкого здоровья, радостей и побед во имя нашей Родины, торжества коммунизма.
Твой А.Фадеев».
Антал Гидаш навестил Александра Фадеев в Кремлевской лечебнице. Он пишет, что Александр Александрович с благодарностью посмотрел на него и сказал:
- Да, Агнеш. Я абсолютно здоров, а вот бедный Самед, наверное, умрет, - он привстал на месте и больше не стал говорить о себе. Долго с волнением говорил о Самеде.
В тот период в Кремлевской больнице находились Самед Вургун, Самуил Маршак и директор Государственного издательства политической литературы А.Котов…
- Самед, наверное, умрет… В его легких обнаружили раковую опухоль. Жаль, талантливый поэт…
Безжалостная смерть настигла Александра Фадеева на 14 дней раньше Самеда Вургуна.
Александр Фадеев, как и Самед Вургун, был влюблен в Азербайджан. Наш народ неизменно с признательностью вспоминает о нем. До сих пор живет в сердцах искренняя дружба этих двух видных мастеров слова. Память о них негасима, как и память о Низами, Физули, Насими, Сабире…
Шамистан НАЗИРЛИ
На фото: Самед Вургун и Александр Фадеев в Доме-музее шотландского поэта Р.Бернса