• пятница, 29 Марта, 00:02
  • Baku Баку 7°C

Универсальная творческая личность

25 ноября 2017 | 13:41
Универсальная творческая личность
Вряд ли кто не согласится с тем, что люди творчества наделены особым видением и мышлением, хотя считается, что креативность в той или иной степени свойственна каждому человеку, а ее универсальность, - единицам. Потому что в таком случае можно говорить об общечеловеческой ценности результатов творческой деятельности той или иной личности, которая видит цель и смысл своей жизни в процессе познания и созидания.
Наш сегодняшний собеседник-человек достаточно известный в научных и медиакругах, искусстве живописи и кино. Профессиональный художник, профессиональный философ и профессиональный режиссер Теймур Даими – именно так я бы охарактеризовала этого человека, интересы, знания и опыт которого охватывают богатейший спектр наук, областей и видов деятельности.
Мы встретились в редакции газеты «Каспiй», и я сразу же задаю вопрос, который, в принципе, и натолкнул меня на встречу с Теймуром Даими:
– Ваш фильм «Это любовь» получил приз Eurasia International Monthly Film Festival как лучший документальный фильм и победил в номинации «лучший короткометражный документальный фильм» на международном кинофестивале в Казани. Расскажите об этом необычном фильме, где вы выступили одновременно в нескольких ролях режиссера, продюсера и т.д.?
- Дело в том, что кино, которое я для себя выбрал, условно называется авторское или артхаусное кино, и наиболее радикальный вид его - это экспериментальный кинематограф.
– Чем он отличается от большого, индустриального кино?
– Тем, что основную работу здесь делает один человек, - автор. Он и режиссер, и оператор, и монтажер и т.д. Не факт, что все время, но, поскольку такое кино очень слабо субсидируется, у авторов часто не бывает средств, чтобы нанять других работников. Индустриальное кино коммерческое, там большой бюджет, и, естественно, там происходит узкая специализация. В развитых странах существует конкретная ниша для экспериментального кино, оно не финансируется какими-то крупными компаниями, но есть определенные кино институции и фонды, которые дают гранты на эти проекты. Даже государства выделяют средства на развитие такого вида кино, потому что именно на этом поле апробируются и отрабатываются интересные инновационные визуальные стратегии и идеи, которые со временем приходят в большой коммерческий кинематограф.
– Конечно, ведь сами идеи этих фильмов и средства их воплощения несут в себе творческую новизну и являются, по сути, шагом вперед…
– Да, хотя понятно, что зритель не всегда готов к восприятию этой новизны, только лишь какой-то сегмент публики. Фильм «Это любовь» - очень личный, я работал над ним в последние дни жизни моей матери. Я даже не могу назвать его фильмом, это, скорее, некая визуальная форма сублимации боли… Она прожила более 80 лет, несколько лет болела, и я всегда думал, что буду готов к ее уходу.
– Мне кажется, жизнь родителей или очень близких людей не может измеряться прожитыми годами, какой бы большой цифрой они не обозначались, и их уход, каким бы ожидаемым он ни был, всегда вводит человека в шок и ступор, потому что к смерти привыкнуть невозможно.
– Но оказалось, сколько бы ни было лет матери, и сколько бы ни было лет тебе самому, ты никогда не будешь готов к ее уходу. Когда этот процесс происходил, и я был долгие часы и дни возле нее, мне было по-человечески больно и тяжело, и, совершенно машинально, не думая ни о чем, ни о последствиях, я стал ее снимать, и делал это сугубо для себя. Потом, по профессиональной привычке, я сбросил снятый материал на монтажный стол и стал смотреть отснятые кадры. Я вдруг обнаружил, что они создают ядро, вокруг которого можно создать какую-то историю.
– Фантастика!
– Кадры показались мне интересными в плане экзистенции, но недостаточными для фильма, это был слишком сырой материал в виде всплесков импульсов, но я понял, что вокруг этого можно выстроить своеобразную сюжетную линию.
– Т.е. идея заработала и стала обретать конкретные формы и черты…
– Да! Я начал это делать, появились мысли и тут, там, где мама была не одна, а с отцом, я вдруг вспомнил их отношения, как они любили друг друга. Фактически, получилась история их любви, небольшое киноэссе про любовь, своеобразное авторское высказывание. Фильм, конечно, не сюжетный, точнее, сюжет в нем нелинейный, больше поэтический.
– Но, в конечном итоге, получается история любви...
– Да, я вспомнил, что после 65 лет их совместной жизни я таких отношений как у них я сейчас уже не вижу. Я работаю с молодежью и преподаю, и не вижу такого уровня отношений. Это было у моих родителей, и еще у пары, тоже великовозрастных супругов. Во всем чувствовалась сильная привязанность и очень крепкая любовь, что очень тронуло меня, и я подумал, почему бы не сделать мне небольшой авторский фильм, киноэссе.
– Учитывая ваше образование художника, и внутреннее стремление стать универсальной творческой личностью, когда вы пробовали свои силы во многих направлениях искусства, мне кажется что живописец, сидящий в вас, определяет и ваши интересы, и направление вашей дальнейшей деятельности, как вы думаете?
– Совершенно верно, ведь по первичному образованию я художник, и это является некой точкой отсчета, ибо чем бы потом я ни занимался, я смотрю на какие-то вещи, процессы или проблемы сквозь призму именно живописи, художественной практики. Честно говоря, я сознательно не ставил для себя задачу стать универсальной творческой личностью, это произошло очень естественно. Наряду с практикой, я стал заниматься и теорией, т.е. то, что я делал руками и то, что проходило через меня, было безумно интересно, и не совсем правильно не анализировать все это. В этой методике было несколько этапов, поэтому я решил сначала найти кого-нибудь со стороны, скажем, искусствоведа или критика, чтобы он вел теоретическую сторону моей деятельности, а я, - практическую. Т.е. в тандеме, и это, в принципе, практикуется в мире. Но меня ничто не удовлетворяло, хотя я считал этих людей очень профессиональными и хорошими специалистами, но это не отражало того, что было внутри меня…
– Т.е. лучше вас никто не смог бы сказать, что происходит с вами и вашим творчеством…
– Да, я понял, что нужно попробовать самому это сделать, и впервые начал делать какие-то теоретические наброски в конце 80-х, вроде дневниковых любительских записей, однако все это подвело меня к мысли и уверенности в том, что я смогу это сделать сам, и мне это очень интересно. Должен отметить, наряду с учебой в училище А.Азимзаде, я с юности увлекался и философией. Я начал заниматься философией искусств и творчества, а потом и совсем перешел к философии как таковой, параллельно занимаясь живописью. Получилось очень захватывающе, интригующе и интересно. Я написал несколько программных для того времени и того этапа моего творчества эссе, которое одобрили многие специалисты, - профессор Гюльназ Абдуллазаде, Рахман Бадалов, Али Абасов и т.д. и они предложили мне защититься по этой теме.
– Кажется, подобного прецедента, когда художник защищался по философии, у нас не было, и это был своего рода нонсенс?
– Да, верно. Вроде, тогда я был первым, но сейчас получилось так, что все вынуждены это делать, и хотят получить ученую степень. Так я стал заниматься философией профессионально. Но потом, в начале нулевых, меня потянуло на кино, стало тесно в формате визуального искусства, и методом проб и ошибок я вышел на эту стезю и стал заниматься экспериментальным кино, делать небольшие вещи, что я делаю в принципе и сейчас.
– Поскольку в жизни ничего случайного не происходит, я думаю, что каждая новая, получаемая вами, информация толкает на размышления, но и в то направление, в котором наиболее полно вы можете себя проявить, поэтому я считаю все ваши занятия и интересы закономерными для творческой и ищущей личности, не так ли?
– Совершенно верно. Интересно то, что по прошествии определенного времени можно говорить об этапах и ступенях этого продвижения, но все у меня происходило естественно и само собой, т.е. я не ставил никаких задач, что я буду делать то или заниматься этим. Никогда не был киноманом, меня и сейчас киноманом не назовешь.
– Переход произошел плавно, гармонично и настолько незаметно, что кажется, между ними нет никакой отделяющей их грани или стыков. Как бы одно вытекало из другого…
– Да. Поэтому я чувствую себя довольно комфортно в этом мультимедийном формате и интердисциплинарном поле. Некоторые удивляются, как можно заниматься одновременно несколькими направлениями, но у меня это получается естественно. Скажем, появляется идея, и я думаю о том, что, положим, в живописи она может быть адекватно выражена таким образом, а другая идея может быть хорошо выражена, скажем, в фотосессии, третья, - только в кино.
– Вы выбрали кино как квинтэссенцию всего этого поиска, потому что там есть и изображение, и живопись, и музыка, и движение, и слово, и звук?
– Понимаете, когда я писал картины, мне всегда чего-то не хватало, - движения, положим, или какого-то звука. Когда же я делал небольшие экспериментальные фильмы, в них было все, что мне было нужно. Я понял что мне нужно развивать именно эту линию. Возможно, и это вольется во что-то другое. Я ставлю для себя довольно сложные и трудновыполнимые задачи, даже если происходит неудача или провал…
– При таком основательном подходе у вас вряд ли может это произойти. Скорее, в т.н. провале вы не нашли всего того, что изначально намечали, разве нет?
– Да, но и провал есть результат! У меня очень сильно изменилось отношение к этому, когда я познакомился с творчеством француза Антонена Арто, кстати, универсала в творчестве. У него ничего не получалось, за что бы он ни брался (я себя никоим образом не соотношу с ним), и вся его жизнь была как будто провальной, но все в один голос отмечали, что не было человека, оказавшего столь сильное влияние на французскую культуру как Арто. Т.е. он одним своим присутствием и деятельностью зацепил какой-то высокий реальный пласт, который оказал колоссальное влияние на все стороны общественной и культурной жизни Франции первой половины прошлого века. Это культовая фигура, и его т.н. провалы не были таковыми, а его эксперименты имели огромнейшую энергетическую, творческую и интеллектуальную себестоимость.
– «Провал» в ваших устах используется, конечно же, в кавычках, но, тем не менее, это был шаг вперед…
– Это другая сторона успеха, они идут как бы рука об руку, и слово «провал» в данном контексте нужно понимать, как говорил Ницше, как «несвоевременные записки», т.е. появившиеся не в этом времени.
– Однако поговорим о вашем проекте «Беспамятство культуры». Не думаете ли вы, что корни этого беспамятства кроются в отсутствии фундаментальности и концептуальности самой системы образования в целом, и творческих специальностей в частности?
– Совершенно верно, ведь все коренится в образовании, если на самых ранних стадиях формирования личности происходят сбои, то потом как бы ни пытались что-либо сделать, этот сбой свое дело уже сделал. Будут искажения, а дальше – хуже, ведь жизнь накладывает свой отпечаток. Поэтому образование первично. Я преподаю и для меня это очень важно, причем, образование я всегда понимал в древнегреческом смысле, т.е. когда образование идет рука об руку с воспитанием, и учитель не столько передает какую-то информацию или знание ученикам, сколько формирует их мышление, воспитывает отношение к жизни. Это была очень интересная практика, сотворчество учителя и ученика, причем учитель не выступал неким ментором, а был собеседником и другом. То же самое у Платона, никакого принуждения, а желание приобрести знания и потребность возникали у учащихся совершенно естественно и добровольно, и ребенок становился автором своей судьбы.
– Говоря об универсальной творческой личности, думается, сейчас в Азербайджане есть все условия и предпосылки, чтобы стать такой личностью, и ваш пример – яркое тому доказательство возможности этого при наличии конкретных условий, желания, усердия, способностей и т.д., не так ли?
– Я думаю не об одном Азербайджане, а во всем мире, с конца 19 в. появились т.н. междисциплинарные исследования, т.е. сформировался тип ученого, который занимается не только одной узкой сферой деятельности. Люди поняли, что вышли на тот уровень, где одной конкретной наукой не охватить спектр исследуемых вопросов, необходимо синтезировать и работать на стыке разных дисциплин.
– Прежде всего, потому, что в природе и в жизни все взаимосвязано!
– Обязательно! Все науки пересекаются и взаимно влияют друг на друга. Этот тип ученого—художника или художника-философа считаю совершенно естественным и органичным.
– Тем не менее, почему-то всегда ожидаем однозначный ответ на вопрос, кто ты: физик, художник, оператор…
– Да, я говорю так, когда спрашивают: я - художник, философ, режиссер. Потому что в этом присутствует и образование, и интересы, и сфера приложения моих знаний и предпочтений, т.е. внутри я себя не разделяю эти направления.
– И не надо этого делать, потому что все это - вы, и все эти люди гармонично уживаются в одном человеке, – Теймуре Даими. Такое разделение принизило бы вас не только в ваших собственных глазах, но в представлении тех, кто знает вас. Однако, не думаете ли вы, что весь ваш предыдущий профессионально-жизненный опыт, удачи, «провалы», как вы говорите, поиски и находки предопределили ваш успех в кинематографии, поскольку вы обрели способность видеть многомерно и в синтезе. Мне думается, что сидящий в вас художник предопределил ваше обращение к различным направлениям кинематографического искусства, дальнейший ход вашей судьбы, разновекторную творческую деятельность и успех ваших фильмов?
– Конечно, и в вашем вопросе в принципе заключен мой ответ. Кинематограф, как я говорил вначале, - это некая ветвь визуального искусства. Я не согласен с делением, которое существует в искусстве, и, не принижая слова «искусство», я говорю уже об антропологической визуальной практике, которая предполагает одну линию развития, т.е. для меня первобытный художник, нарисовавший на камне, скажем, бизона, уже является первым режиссером, это становится первым шагом к кинематографу. Именно тогда, я думаю, и началась история кинематографа, а не в 19 веке, как принято считать. Чисто технически, - да, но в концептуальном и идейном плане, он появился в палеолите, и даже еще раньше, когда древние художники пытались показать животных в движении,
– Положив, тем самым, начало анимации...
– Да, совершенно верно, а вначале, когда я всего этого не знал, я бессознательно и чисто инстинктивно к этому шел и стремился.
– Что включает в себя понятие аудиовизуального искусства, которым вы сегодня занимаетесь?
– Это интересный вопрос, потому что сегодня в среде традиционных кинематографистов все еще преобладает мнение, что кино есть кино, а все остальное, похожее на него, не является таковым. Тем самым, они пытаются выдержать, так сказать, чистоту жанра. Но сегодня само слово кино мутирует, т.е. определения «аудиовизуальное искусство», «экранная культура», «искусство движущихся изображений» постепенно замещает слово «кинематограф».
– Оно утратило свое первоначальное предназначение и смысл.
– Да, даже когда мы смотрим какие-то дилетантские изображения, снятые на телефон, в этом в какой-то степени уже есть элементы кино. Клипы и реклама – это малое кино, и встречаются интересные режиссеры в этих жанрах. Все, что мы видим на экране и есть сегменты кинематографа. Возможно, все это мутирует, и не всегда в том направлении, в каком нам хотелось бы, тем не менее, в этом можно обнаружить и прочертить довольно интересные инновационные решения. В моей последней работе я использовал моменты, которые не применяются в традиционном кино.
– Фильм «Это любовь» документальный, и интересно то, как тема любви воплотилась в документальном кино?
– Знаете, он смотрится и как документальное кино, и как художественное, благодаря некоторым приемам. Есть такие документальные работы, которые не уступают художественным кинолентам, т.е. оператор и режиссер снимают самые обыденные эпизоды в таком ракурсе, в котором сами мы никогда не увидим,
– В этом и кроется элемент художественности, который никто не отменял, мы начинаем видеть их глазами, следуем за мыслью режиссера и камерой оператора и принимаем ее.
– Конечно, сам угол зрения камеры вовлекает нас в этот процесс.
– Я думаю, что в живописи, философии, кино, инсталляциях и других видах искусства, которыми вы занимаетесь, вы нашли то, что не давало удовлетворения в поисках жанра, и все это в своей совокупности и взаимодополняемости и есть Теймур Даими?
– Меня несколько смущает слово «нашел», я скорее всего ищу, этот процесс бесконечен и заканчивается самой жизнью. Человек сам по себе характерен ощущением глобальной нехватки, стремлением к тому, чего нет. Эта нехватка нравится мне, и с ней мы пытаемся выстроить какие-то отношения, она не бывает нами зафиксированной, нам ее не достичь. Жизнь и есть вечное движение, и неудовлетворенность всегда будет.
– Что и характеризует подлинно творческого человека, не останавливающегося на достигнутом! Скажите, как бы вы расшифровали свой псевдоним Даими, если не секрет?
– Я его не выбирал, он пришел ко мне совершенно как-то естественно, изнутри. Я долго его не принимал и не понимал, почему это слово приходит ко мне, и как-то, читая книгу о Будде, я узнал, что Будда не есть имя конкретного человека.
– Будда как показатель высокого духовного совершенства…
– Это имя нарицательное, а его земное имя Гаутама, Будда - это то, к чему нужно стремиться, т.е. состояние, некий вектор. Даими - это то, к чему должен стремиться Теймур Тагиев. Когда я осознал это состояние, я принял это слово, поставив его рядом со своим земным именем. Это очень важно. Т.е. Буддой может быть любой, и если это имя стоит рядом с твоим земным именем, ты вовлекаешься в этот независимый от тебя процесс, оно становится неким магнитом, создающим поле постоянного творческого движения.
АФЕТ ИСЛАМ
banner

Советуем почитать